Война не закончена, пока не похоронен последний солдат

Добрый день, Настя! Расскажи, пожалуйста, немного об организации, в которой ты состоишь.

 

Я состою в Тульском областном молодежном поисковом центре «Искатель», но при этом работала и с такими организациями как Российское военно-историческое общество, поисковое объединение «Наша победа», «Поисковое Движение России» и многими другими.

 

В чем заключается сама работа?

 

Наша основная цель это поиск и перезахоронение останков солдат, погибших и оставленных на поле боя во времена Великой Отечественной войны. Мы организуем различные экспедиции, например, вахты памяти или историко-патриотические лагеря: выезжаем в лес, ходим на места бывших боев, и с помощью приборов, щупов или металлоискателей, пытаемся найти погибшего бойца. Когда находим человеческие останки, то по возможности восстанавливаем причину гибели. Например, по тому, как останки лежат в раскопе и что есть рядом с ними. Среди костей можно найти немецкие пули, осколки снарядов, иногда сами останки бывают сильно фрагментированы и растянуты на большую территорию, то есть скорее всего в этом случае снаряд взорвался совсем рядом с солдатом. Мы стараемся вытащить как можно больше информации по этому солдату: от чего погиб, на какой линии обороны или он шёл в атаку, то есть представить как всё происходило тогда, 70 лет назад. В конце экспедиции, когда истории всех найденных бойца частично восстановлены, тщательно запротоколированы, организуется большое захоронение, все найденные солдаты укладываются в специальные контейнеры-гробы и хоронятся в братской могиле - как положено, с отпеванием по православным традициям. С этого года отпеваем и в соответствии с мусульманскими традициями, поскольку представители этого вероисповедания так же воевали плечом к плечу с христианами и их останки мы так же находим. Лично я веду работу непосредственно с костями – определяю пол, рост, возраст, описываю характерные особенности человека, как то старые переломы, если они были, в какой-то степени устанавливаю и причину смерти, если на раскопе это не было очевидно, какие-то признаки тяжёлой физической работы или голода в детстве, в общем, все, что можно прочитать по костям. Плюс ко всему в некоторых случаях, хоть и очень неточно, можно попытаться реконструировать лицо по черепу. Это не скульптурная реконструкция, а графическая и на абсолютную точность я не претендую, тем более, что такие вещи не имеют практической значимости. Но для меня это своеобразная дань — сделать всё для того, чтобы люди узнали как можно больше об этом погибшем солдате.

 

 

А зачем собирать информацию по старым переломам?

 

В принципе, это просто интересно. Можно подвести какую-то статистическую базу, что чаще всего ломали правую плечевую кость. Почти все архивы с информацией о призывниках не сохранились, архивов госпиталей тоже нет. Нет ни фотографий, ничего. Фотографии могут быть у офицеров и то не всегда. Тем не менее, наша цель – сохранить как можно больше информации о каждом солдате. Имя установить получается не всегда. Но даже если имя не установлено, это уже не просто безымянные останки, об этом человеке мы уже можем что-то рассказать.

 

А как же солдатские медальоны?

 

Медальоны есть, но находим их редко. Во-первых, их отменили в 1942 году (в ноябре 1942 года, вышел Приказ НКО № 376 «О снятии медальонов со снабжения Красной Армии» - прим. ред.) и ввели красноармейские книжки, похожие на современный паспорт. Естественно, такие книжки в земле не сохраняются. Во-вторых, внутри эбонитовой капсулы медальона лежит бумажка-вкладыш, которая тоже со временем превращается в труху. Но если медальон найден и прочтен, дальше мы по архивам начинаем искать семью солдата  и часто находим родственников, которые бывает что приезжают и забирают останки.

После окончания экспедиции нам положено устроить крупное захоронение – братскую могилу, в которой мы хороним всех найденных солдат. При этом мы всегда составляем карту захоронения. Каждый солдат у нас лежит в своем индивидуальном контейнере и если родственники находятся уже после окончания Вахты памяти, мы с разрешения администрации приходим на могилу, копаем в определенной точке согласно карте, достаем контейнер с останками конкретного солдата и передаём родственникам вместе со всеми предметами, найденными с солдатом, исключая, конечно, оружие и взрывчатые вещества.

Бывает такое, что в одном раскопе попадаются несколько человек, лежащих друг на друге. Сложно понять, кому принадлежит медальон. Разделение останков разных людей – тоже моя работа.

У меня был такой опыт – нашли в полях двух бойцов. С ними был один медальон, имя второго погибшего в этом месте нашли по архивам. По самим останкам и указанному в медальоне возрасту смогли понять, кто был первым, а кто вторым. Потом по останкам я делала графическую реконструкцию лица этого солдата и, в принципе, она почти совпала с той фотографией, которую привезли его родственники.

 

На сайте «Искателя» я видел очень подробную статью о человеке, о котором изначально было известно только то, что он написал три фронтовых письма-треугольника. Насколько тяжело найти такую информацию и сколько это времени занимает?

 

Это во многом зависит от звания. О красноармейцах (звание служащего РККА, соответствующее рядовому — прим. ред.) информации очень мало. Можно найти призывные списки, там обычно ФИО, дата рождения, откуда призвали и куда отправили, бывает написано, где пропал без вести. Но при этом ни фотографии, ни каких-то подробностей там нет. Если звание выше, то можно найти фотографии, еще что-то. Сама я в архивах никогда не работала, не знаю, насколько это тяжело, но мне известно, что есть люди, которые на этом специализируются. Простой поисковик ни с архивами, ни с антропологией обычно не работает. К тому же архивов много и они разные, в этом тоже нужно разбираться. Насколько я знаю, есть архивы по месту призыва, военные комиссариаты, туда можно писать запросы, есть в интернете какие-то переведенные в электронный вид базы данных. Много людей пишут на сайт ТОМПЦ «Искатель» с просьбами найти информацию об их родственниках, пропавших без вести. А недавно я разбирала останки партизан, эксгумированные под деревней Пищалино, где их расстреляли гитлеровцы. Данные об этих людях мы нашли с помощью американской организации «НАР», где хранились архивы 161-й пехотной дивизии Вермахта, которая там и стояла. Немцы очень педантичные, они все записывали, и год рождения, и возраст, и имя с фамилией. Так что информация приходит иногда оттуда, откуда ее не ждешь.

 

Рядовой поисковик антропологией не занимается. Получается, ты уже не рядовой?

 

Нет, думаю, я не рядовой. Официально я состою в организации с 2006 года. Из них антропологией занимаюсь, наверное, последние года три. Не знаю, насколько нескромно будет об этом говорить, но за эти три года в плане «карьеры» я продвинулась несколько дальше, чем человек, который тоже был зачислен в 2006 году, но остался простым поисковиком. Получается что, когда ты обладаешь какими-то особенными навыками, а не просто ходишь в лес копать, ты уже не рядовой. Но естественно, если бы поисковое движение состояло из одних антропологов и руководителей, ничего бы не было. Каждый человек по своему ценен и важен и по большому счёту у каждого есть свои фишечки.

 

Откуда у тебя появились эти навыки?

 

Сложно сказать. Началось все с того, что мне предложили прочитать лекции по анатомии. Лекции для поисковиков, для людей, которые в школе может и проходили, но уже мало что помнят. Нужно было просто рассказать, какая кость как выглядит и как называется, потому что иногда люди не могут отличить бедренную от плечевой кости. Дальше я начала интересоваться этой темой, сходила в библиотеку и взяла книжки, связанные с остеометрией. И постепенно, читая литературу, набиралась знаний.

Конечно, были пробные вахты, когда я выезжала, особо не зная, что делать. Сейчас я не говорю, что знаю все, что нужно, но с каждым разом я совершенствую свои навыки. Я понимаю, что не могу претендовать на звание антрополога, поскольку я делаю тот минимум, который я выбрала сама. Если почитать Алексеева (В. П. Алексеев – выдающийся советский антрополог и историк – прим . ред.), там на одном скелете нужно делать столько измерений, что нужно работать по три месяца, но у нас такой возможности нет, поэтому мы берем тот минимум, который наиболее информативен. Сейчас я стараюсь привлечь наших студентов-антропологов. Им это полезно в качестве практики, а мне помощь.

 

И как – привлекаются?

 

Да. Под Пищалино останки партизан мы разбирали с моей однокурсницей Дашей Веселковой. Она очень заинтересовалась, прониклась этой работой и, наверное, в августе поедет со мной на полевую вахту. Сказала, что будет ещё и младшекурсников агитировать.

 

А ты сама как заинтересовалась этим?

 

Мой отец принимает очень активное участие в деятельности поискового центра «Искатель», и на Вахты я ездила еще когда пешком под стол ходила, просто как ребенок, которого берут с собой. Парадоксально, но за все время я ни разу не была на полноценных раскопках, то есть, я не уходила на полдня в лес с щупом и металлоискателем, обычно я работаю в специальной антропологической палатке или прихожу на уже открытый раскоп, чтобы помочь разделить лежащие в нем останки.

Собственно с подачи отца я и стала сначала просто помогать, а сейчас это уже превратилось для меня в долг.

 

 

На твоей странице в Сети  есть фотография человека в форме и с наградами. Кто это?

 

Это Куренков Иван Васильевич, мой прадедушка по отцовской линии. Он был одним из подольских курсантов, его фамилию можно встретить в книгах о них и он был отмечен большим количеством наград: двумя орденами красной звезды, двумя орденами Отечественной войны I и II степени, орденом Боевого Красного Знамени, орденом Александра Невского и ещё большим количеством медалей. Он прошел всю войну с Германией, участвовал в войне с Японией. Я его не застала, он умер в 1966 году от инфаркта миокарда, задолго до моего рождения и даже до рождения моего отца. Так по памяти я подробно не расскажу его историю, у нас в семье хранятся его письма с фронта, а также письма начальнику подольского артиллерийского училища, в которых он описывал свои воспоминания о том бое, где его рассчёт ПАУ подбил шесть немецких танков. Восстановлением его биографии занимался мой дедушка, его сын. Вообще, пока у дедушки не стало плохо со здоровьем, он много работал с архивами и занимался поиском реальных мест боевых действий. Информация в архивах часто не совпадает с тем, что мы видим на  месте. Например, в документах написано, что было три линии обороны, а их оказывается четыре. На мой взгляд дело в том, что в период военных действий довольно сложно передать всю информацию. Если в разгар боя прибывает рота подкрепления, то ее сразу отправляют на линию огня, а бумаги, могут быть пропасть вместе с тем, кто их нес. И целая рота может оказаться пропавшей и нигде не числиться. То же самое с докладами с поля боя.

 

 

На той же странице есть и твоя фотография в форме. Все поисковики ее тоже носят?

 

Мы сами себе покупаем форму. У нас есть полевая форма, чтобы ходить на раскопки, и парадная. Чёткого соблюдения воинского устава никто не требует, у нас есть шевроны ТОМПЦ «Искатель», шевроны с поисковым отрядом, обязательные головные уборы. Форма на фотографии сшита на заказ для организационной группы лагеря «Западный Фронт», который проходил в августе прошлого года в Калужской области на Зайцевой горе. «Западный Фронт» – это международный военно-исторический лагерь, организованный при поддержке Министерства обороны, Министерства культуры РФ, Российского военно-исторического общества, «Поискового движения России», поисковой организации «Наша победа» и других организаций. Это был большой лагерь на 500 человек, стояли армейские палатки, полевая кухня, были созданы все условия для раскопок. Это была очень масштабная акция, люди приезжали из разных регионов и даже стран. Тогда мы за 10 дней нашли останки около 140 солдат. Я была там в качестве лектора и антрополога. В «Западном Фронте» лектор должен был носить парадную форму. Но вообще она надевается довольно редко: на открытии Вахты, на торжественных мероприятиях вроде награждения, на захоронении и на закрытии вахты.

 

10 дней? А сколько выезд длится обычно?

 

Зависит от масштабов. Я привыкла ездить на трехнедельные вахты, человек на 200. Но иногда люди просто выезжают на выходные в лес.

 

Часто ли приходят новые люди? Какие они? Много ли молодых?

 

Людей, которые приезжают в первый раз, это очень сильно меняет. Моего брата в первый раз выпихнула мама, чтобы он летом отдохнул от компьютера. В итоге в следующий год он поехал уже по собственной инициативе. Это удивительно, но у людей возникает тяга ездить в лес в дождь и грязь, жить в палатке, готовить походную еду, ходить на раскопки, заниматься тяжелой физической работой, для того, чтобы увековечить память погибших солдат.

Приезжают воспитанники детских домов. К концу Вахты они становятся совершенно другими. Если в начале вахты он кидался патронами в костер, чего делать нельзя, то к концу вахты у него появляется какой-то… я не знаю, трепет. И когда спрашиваешь у него на захоронении: «что ты чувствуешь в этот момент, о чем ты думаешь?», он отвечает что-то вроде «я прошу прощения за то что я, наверное, не оправдываю надежды людей, которые за меня погибли». И это говорят 15-летние подростки.

У нас постоянно появляются новые люди, приходит больше, чем уходит. Сейчас мы читаем курсы для молодежи, учим их делать все по правилам раскопок. Это - будущее поискового движения.

 

 

Молодежь – это какой возраст?

 

К нам как-то приезжали дети из детского дома, лет по 7-8, им просто было полезно съездить, посмотреть. В лес детей, конечно, водить не стоило, они копались в немецкой помойке, находили какие-то осколки, бутылки предметы быта и были счастливы, что причастны к какому-то большому делу. А официально в нашу организацию можно вступить с 14 лет.

 

Сколько раз за лето проводятся вахты?

 

Этим летом планируется три больших лагеря. Один в июле на Зайцевой Горе и в августе два лагеря под Питером, они проходят одновременно. По всей России может одновременно проходить много таких мероприятий. Вот, например, когда я вернулась из «Западного Фронта», меня позвала бабушка к телевизору, сказала «смотри, показывают вас, поисковиков». Я подошла и увидела, что ребята несут останки в гробах. Мы не хороним останки в гробах, потому что гроб, может быть, и красивее, но в него кладут несколько солдат сразу, а мы не считаем это правильным. Нам кажется, что в данном случае используемые нами небольшие прямоугольные контейнеры лучше тем, что они индивидуальные. Соответственно, я сказала, что это не мы, а другие поисковики, хоть и в том же месте и практически в тоже время.

Так что в одном и том же районе раскопки могу вести разные поисковые организации. Наша организация просто одна из наиболее крупных общественных организаций в Центральной части России.

 

Но какое-то общение между организациями идет?

 

Да, естественно. Вот последний лагерь, о котором я уже говорила, организовывался при содействии множества организаций. Конечно, мы должны работать все вместе, поскольку в таком деле не должно быть конкуренции, а должно быть содействие.

 

Да, конкуренция смотрелась бы странно…

 

Нет, на самом деле такое встречается, меня это всегда поражало. Люди иногда начинают меряться количеством солдат, которых они нашли. Я им обычно говорю: «ребят, ну какая разница? Вот ты нашел троих, ты – четверых, я ни одного не нашла, так сложилось. Но ведь каждый из нас делает часть большой работы». Война не закончена, пока не захоронен последний солдат.

 

Как относится общество к деятельности поисковиков? Понятно, что традиционно считается, что это полезное дело, это вызывает одобрение, но бывало ли такое, что ты сталкивалась с негативной реакцией?

 

Во-первых, возвращаясь к вопросу о разных экспедициях, есть так называемые мародеры, черные копатели. Люди, которые выходят в лес ради всяких ценных вещей, которые можно найти с солдатом. Из-за этого мы иногда встречаемся с неприятием среди местного управления, администрации городов, районов. Мол, что вы тут будете копать, у нас и так тут все перекопали, еще и вы придете. Мы говорим, что мы не мародеры, мы работаем официально, все сдаем в музеи, в случае обнаружения чего-то взрывоопасного вызываем МЧС. Но все равно, из-за того, что существуют такие люди, иногда и мы сталкиваемся с негативным отношением.

Во-вторых, я иногда сталкиваюсь с неприятием своей работы. Не хочу никого обижать, но для большинства людей это все-таки очень сложно. Им хочется найти солдата и захоронить его, а когда я говорю, к примеру, возьмите штангенциркуль и замерьте это и это, а потом посмотрите по таблицам, мужчина это или женщина, им не всегда хочется это делать.

Да и отношение общества тоже под вопросом. Большинство, наверное, одобряет, считает, что мы занимаемся чем-то хорошим. Но часть людей говорит: ну зачем вы это делаете? Человека убили, он упал, остался в земле, пусть там и лежит, зачем тревожить мертвых? Настоящие археологи тоже не очень одобряют наши методы. Говорят: «вы приходите, все выкапываете, сносите все, как кроты, и нарушаете исторический слой. После  вас приходишь - и ничего не остается, непонятно, что здесь происходило». Собственно, поэтому мы стараемся ввести более научный подход к раскопкам, чтобы сохранялось как можно больше информации.

Некоторые верующие люди поддерживают нас, ведь мы хороним останки по церковному обряду. Но кому-то вера говорит о том, что останки должны лежать там, где они уже лежат и не надо их вообще трогать. Так что точки зрения очень разные. Правда у каждого своя, но, видимо, раз мы до сих пор существуем, значит это все-таки нужно.

 

Сейчас много спекуляций на теме Великой Отечественной Войны, многие продвигают какие-то альтернативные точки зрения, занимаются так называемой гуманизацией фашизма. Можешь как-то прокомментировать это?

 

Когда видишь поле боя, видишь солдат, лежащих через 33 шага друг от друга, которые как шли в атаку, так и упали убитыми или смертельно раненными и остались лежать там, где погибли. Когда видишь солдат, лежащих в неестественных позах, лежащих в воронках от снарядов и останки одного человека, растянутые на несколько метров. Когда смотришь на останки партизан, на их переломанные или простреленные руки и ноги, на непонятно зачем спиленные крыши черепов, на подростков лет пятнадцати, совсем молодых, явно расстрелянных. Слушаешь рассказы о найденных под полом дома женщинах с грудными младенцами, от которых остаётся чёрное пятно, видишь могилы, в которые кучей сбрасывали солдат... Мне как-то слабо верится в человечность и хорошее отношение немцев. Конечно, я допускаю, что и наши могли такое делать, но с останками немецких солдат я не работала. Немцы своих убитых, как правило, вывозили.

В принципе война — это ужасно. Наверное, все в какой-то степени неправы, но вопрос в том, кто это первый начал?

 

Ладно, более приземленный вопрос: человек идет по лесу и случайно что-то находит. Что ему нужно делать?

 

Нам иногда звонят люди, которые находят останки, например, на своем садовом участке. Они находят ближайшей известный поисковый отряд – и поисковики быстренько собираются, приезжают туда, эксгумируют останки и дальше это уже наша забота, а не забота нашедшего.

Если человек идет по лесу, и что-то нашел, в первую очередь нужно по каким-то ориентирам зафиксировать точку, чтобы потом он смог ее показать. Самому копаться в этом не стоит, поскольку опыта нет, да и большая вероятность найти взрывоопасные предметы. Стоит обратиться к поисковикам, но при этом постараться выбрать хорошую организацию, с правильным подходом к работе. Ведь есть мародеры, которые просто повыдергивают кости из земли и, не найдя для себя ничего интересного, пойдут дальше. А наша цель – сохранить как можно больше информации, а неопытный человек или недобросовестная организация, которой это нужно просто для галочки, может нарушить исторический пласт и уничтожить то, что позволяет такую информацию добыть.

 

Значит, есть и такие общества?

 

Да, к сожалению, такие есть. По всей РФ поисковиков очень много. Они тоже получают разрешения и тоже работают официально. Когда мы идем в администрацию, мы не объясняем, что у нас есть такие-то правила работы, такое оборудование, антропологи, люди, умеющие со всем этим работать, администрации обычно это не интересно. Мы приходим и говорим, что мы такая организация и хотим делать вот это. И они приходят с такими же словами. Но подход совершенно разный, они просто достали и захоронили, а мы достали, запротоколировали, все сфотографировали и захоронили так, что всегда можно сказать, где кто лежит. И естественно, мы хотим расти и развиваться в методическом плане и всегда рады новым людям и новым подходам, которые они с собой приносят.

 

Спасибо за интервью!

 

Перепечатка. Оригинал статьи www.yumpu.com/xx/document/view/38758641/sepiida-2015-no24